Милые суки и Довлатов.

Десятого сентября клуб открыл свой третий сезон 2015-2016. Открыл весело, с задором. Чувствовалось, что одноклубники соскучились за летние каникулы по общению на темы литературы. В первой части встречи в рамках часа автора были вынесены на обсуждение четыре рассказа Александра Гайдышева из цикла рассказов о художниках — «Милые суки художники». Нелепые, комичные ситуации, возникающие в жизни творческой братии уж очень рознятся от жизни «нормальных людей». Особый мир, в котором все перевернуто с ног на голову кажется часто диким и сумасшедшим поскольку художники идут к поискам счастья, справедливости и любви своим ни на кого не похожим путем, набивая шишки, синяки, вызывая смех и слезы.
 Одноклубники в большинстве своем творчество председателя одобрили. Признали, что читали с увлечением. Отметили авторский стиль. Сошлись все в том, что особо удался рассказ «Фифин портрет», который даже был сравнен с лучшими образцами чеховской малой прозы. Но клуб не был бы клубом, если бы не было и ложки дегтя: «все это уже было», «в общем-то ничего нового», «непонятно, что из всего этого выйдет»? Эти замечания, конечно, имеют место быть. Но автору думается, что главная задача того, кто берется за перо не изобретать колесо в ХХI веке и нагромождать выверты, дабы во чтобы то ни стало удивить читателя, а попытаться раскрыть свой мир, мир, в котором живет любовь, слезы, смех и грусть. Одноклубники пожелали автору успехов.
 Вторая часть встречи – «Заповедник» Сергея Довлатова и довлатовский интеллигент.
 Довлатов! При упоминании этого имени в воображении появляется огромный небритый мужик с внешностью брутального кавказца и восприятием мира классического питерского интеллигента. Редкий контраст. Принято считать, что наша интеллигенция (питерская в особенности) постоянно находится в оппозиции ко всему, включая саму себя. Все ей не так и не этак. Как здесь не вспомнить слова еще одного писателя земли русской, сказанные как раз об интеллигенции: «Я не верю в русскую интеллигенцию: лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую. Не верю даже тогда, когда она страдает и жалуется, ибо ее притеснители происходят из ее же недр». Фраза эта сказана Чеховым. Довлатов безусловно интеллигент. Но интеллигент странный: он не истерит, не лицемерит, ни на что не жалуется. До противного невозмутим и ироничен. Уже этих качеств вполне достаточно, чтобы абортировать писателя из разряда «больших» и записать если не во второсортные, то уж точно во второстепенные, как это случилось ранее с любимыми в народе Зощенко, Аверченко, Ильфом и Петровым.  Впрочем, сказать, что Довлатов не страдает – значит сказать неправду. Другое дело, что страдания этого человека-горы совсем не укладываются в традиции русской литературы. Он безусловно видит несовершенство мира, человеческой природы, политической системы, но предпочитает не рвать волосы на голове и вопить, обвиняя весь мир в своих тяготах, а спокойно с истинно восточной мудростью принимать жизнь такой, какая она есть. Спасительное противоядие же Довлатов находит в юморе, иронии и самоиронии. Абсурда хватит на все. Но странное дело: литература великих русских страдальцев напрочь лишена этих важных свойств человеческой природы. Великие учителя и морализаторы от литературы, работая крупными мазками, попросту игнорируют смех, юмор, иронию, как что-то легковесное, незначительное, не стоящее внимания. Велика русская литература, с этим никто спорить не собирается. Глубины и широты у нее невиданные и неслыханные. Да вот только здоровья маловато. По крайней мере душевного. Сам Довлатов здоров, адекватен и спокоен. На редкость здоров и спокоен. Он понимает, что жизнь не переделать, по крайней мере, чужую и предпочитает улыбаться над своей. Со своими героями Довлатов обращается по-питерски вежливо и деликатно. Подчеркнуто деликатно. И более того: он любит всех этих алкашей, взбрендивших пушкинисток, разных Митрофановых и даже гэбэшников. Странный винегрет и кажется едва ли возможный. Но у Довлатова возможно все. Чем абсурднее жизнь, тем ярче сцены и образы. Злобы и ненависти нет.
 Лев Лурье в одной из последних книг говорит о том, что отличительными чертами жителя Петербурга являются снобизм и склонность к созерцанию жизни. К Довлатову это полностью применимо: «Конечно это снобизм, но говорить я мог только о литературе. Даже разговоры о женщинах мне всегда казались невыносимо скучными». Он духовно связан с другим земляком со схожей судьбой – Иосифом Бродским: «Он не боролся с режимом. Он его не замечал. И даже нетвердо знал о его существовании». Да и судьба этих двух людей во многом похожа: оба долго искали себя на родине и не нашли, оба эмигрировали и приобрели известность на Западе, после смерти оба стали гениями. Поэт, кстати очень любил писательский дар младшего коллеги. По его уверению довлатовские произведения были настолько увлекательны, что садясь на стул с новой книгой, он не мог оторваться, не дочитав до конца. Довлатов действительно пишет увлекательно, просто и ясно. Его стиль лаконичен, фразы выверены и натянуты как струны. Все работает, нет ничего лишнего.
 И все же Довлатова трудно назвать гармоничным человеком и писателем. Трудно потому, что он сам до конца не может себя понять. Как правильно жить, на что опереться. Единственную же настоящую опору видит в СЛОВЕ и русской литературе.
 Большинство Жирафов призналось в самых теплых чувствах к Довлатову. Несколько раз даже прозвучало смелое слово – «гениальность». Отмечен был его безукоризненный стиль языка, способность писать увлекательно, ненавязчиво, отмеряя до граммов пропорции смеха, абсурда, слез. Но вместе с этим, одноклубники сошлись и в том, что Довлатов, чей талант не вызывает сомнений, есть мастерский результат технологии продвижения автора. На своей «новой» родине он не известен и по сей день, в то время, как «правильная упаковка» легла, что называется на благодатную постперестроечную почву в России и расцвела пышным цветом любви и признания к «первому честному писателю». Но были и те, кто не принял творчество Довлатова. Некоторые жирафы, признавая совершенство «Заповедника», считали, что остальная проза его уступает этому произведению в мастерстве, грешит однообразием. Другие в довлатовском «неочемизме» с трудом обнаруживали содержание. Клуб был жив, задорен, смел. Не боялся авторитетов, выдвигал смелые гипотезы и предположения.
 Четыре часа оживленных дискуссий, горящие глаза, несколько выпитых чайников чая – это «Синий жираф».              

Гайдышев А. Г.