К Набокову клуб приступает во второй раз. Первой знакомой была «Машенька», которую так не по-джентльменски стеснялся автор почти всю свою долгую творческую жизнь.
Набоков — при упоминании этого имени в воображении появляется ассоциативный ряд: петербургский сноб-аристократ, бабочки, шахматы и бесспорный литературный талант или даже гений (в зависимости от того, кто как относится к писателю). Само явление Набокова – до крайности самобытно и неповторимо. Словно невиданная бабочка влетела в царство мировой литературы, разбудила его, заставила всмотреться в себя и признать право на свою исключительность. Несомненно, бабочка эта – редчайшее украшение литературной этимологической коллекции. Ее с интересом рассматривают, обсуждают и восхищаются. Правда, немало и тех, кто, всмотревшись в это удивительное насекомое, раз и навсегда теряют к ней интерес. Так с каких же берегов прилетело это экзотическое насекомое, окрашенное в черно-белую шахматную клетку, да и не только в нее? Конечно же из России, Петербурга – напрашивается ответ. Но что-то здесь не сходится: не может на пространстве скуки, холода и гранита появиться столь ярко — напыщенное и избыточное создание. Да, куколка и гусеница наши – петербургские. Но молодая, только появившаяся на свет бабочка почти сразу запорхала к другим берегам, везде мастерски мимикрируя, приспосабливаясь. Одним словом — настоящий интеллектуал-созидатель, новый русский всечеловек. Вот уж в ком нет ни на йоту гнилой интеллигенщины, обломовщины, «чеховщины».
Взяв Машеньку на предыдущей тренировке, клуб утяжелил штангу и приступил к увесистому недотепе Лужину с его защитой. Нина Берберова после выхода в печать Защиты с придыханием отметила, что в эмигрантском русском мире наконец-то появилось нечто великое, замечательное и самобытное, оправдывающее жизнь целого поколения русских творцов за рубежом. Слова в высшей степени для автора лестные и в целом, думается, справедливые. Но, присмотримся к главной фигуре произведения. Странный, не от мира сего мальчик, почти изгой, он вызывает жалость, раздражение и даже брезгливость. У него нет друзей, он никого не любит и ни к кому не привязан. Даже к родителям. Скудна и духовная жизнь ребенка. Его внутренний мир под стать внешним данным блекл и невыразителен. Кстати, мы даже не знаем, как звали мальчика. Лужин и все! Всего лишь мокрая субстанция, досадливо путающаяся под ногами прохожих. Недоразумение, одним словом. Но Набоков не был бы Набоковым, если бы не отыскал в луже вместо дождевого червя бриллиант. Глядите-ка — шахматный гений. Автор наводит на Лужина огромное увеличительное стекло и кокон — бриллиант превращается в бабочку – невиданный доселе в мире энтомологов экземпляр. Чудеса! Экземпляр великолепный, восхищающий, но и пугающий одновременно. В романе тесно сплелись и проросли три главные авторские привязанности: любовь к литературному творчеству, шахматам и бабочкам. Увы, но гроссмейстер Лужин в набоковской интерпретации не человек, а лишь причудливое, редкое насекомое, явленное им эстетам и коллекционерам от литературы. Существо блистательное, иррациональное, неповторимое в своей исключительности. Да и относится к Лужину автор не как к человеку. Он восхищен им, как восхищался бы, вероятно редким насекомым — без любви и эмоций. Бесстрастно. Глупо переживать за насекомое и любить его. Поймать сачком, пришпилить к картонке и — под стекло. Вот и весь сказ. Один из американских издателей Набокова признался: «В жилах этого парня – ледяная кровь. В погоне за редкой бабочкой он не пришел на помощь старику, упавшему в яму. Местность была безлюдной, из ямы раздавались крики». Впоследствии оказалось, что действительно в яме был старик со сломанной ногой. Его чудом обнаружили на следующий день и извлекли. Набоков беззастенчиво хвастается издателю: «Меня интересовала только бабочка в тот момент, я не мог упустить этот экземпляр». Набоковская честность достойна уважения, его сущность притягательна, а жизненный путь – образец примера для интеллигентов-нытиков. Однако признаемся: «Этот петербургский аристократ лишен русского сердца, чужд русским страстям и переживаниям». Он — единственный русский писатель, которого американцы и французы принимают за своего. Уникально, редчайший случай. И потом; русский гений – и вдруг без тараканов в голове (даже не верится). Интеллектуал, творец, созидатель. Браво, маэстро! Великолепно! Но от этого великолепия почему-то бросает в дрожь. Поневоле приходят ассоциации с немецкими докторами и учеными времен Второй мировой, которые в поисках нужного результата бесстрастно готовы экспериментировать с человеческим материалом, не считаясь с потерями.
Конечно, произведение не стоит сводить к истории сошедшего с ума гроссмейстера, покончившего жизнь самоубийством. Эта история — трагедия противоречия духа и материи. Лужин не живет в привычном человеческом понимании, его жизнь – шахматная доска и мир шахмат. Там он парит как бабочка и жалит пчелой противника. Он игрок. Но, случается встретить и более сильного противника. Тогда связь с материальным миром окончательно слабеет, мысли и переживания переносятся исключительно на шахматы. Неожиданно гроссмейстер прозревает – он не только (не столько) игрок в своей игре, но одинокая пешка в чужой. И играет им (Лужиным) игрок (Демиург), обыграть которого он не в состоянии. Шахматный мозг Лужина подсказывает единственно правильный выбор – «объявить мат самому себе». Гроссмейстер нашел выход, сделал ход, а нам – читателям вслед за горьковским Самгиным хочется вопросить и отгадать загадку: «А был ли мальчик (Лужин), может, мальчика и не было».
Набоков вызвал в клубе оглушительные споры. Его стилем, великолепным русским языком восхищались, но, в то же время, у многих вызывало неприятие его «искусства ради искусства» и творческая смысловая пустота. Обвинения в «нерусскости сердца» так и сыпались в адрес Лужина.
Вторая часть встречи – Чехов, палата № 6. Доктор Рагин – главврач больницы в небольшом городке находит упоение в беседах с пациентом палаты для умалишенных и скоро сам оказывается его соседом. «Безвоздушность, давящая, гнетущая атмосфера, беспросветность»: — все так, правильно. А еще у главврача не хватает воли, твердости, настойчивости, желания что-либо менять. Одним словом – «вялый бездельник», каких у нас на родных просторах и без того пруд пруди. Однако в Рагине есть загадка. Своим на первый взгляд бесславным путем он показывает презрение и неприятие к мирским благам и суете. Отрицая ценности материального мира, карьеру, мещанскую счастливую жизнь, он становится свободен, обретая юродство во Христе. Рассказ – безусловно, шедевр чеховского творчества. В нем четко прописана главная болезнь современного человека – кризис религиозного сознания. Жажда бога так и останется нереализованной, поскольку идет от головы, пропитанной образованием и науками, но не от сердца.
Четыре часа оживленных споров и дискуссий, горящие глаза, несколько выпитых чайников чая – это Синий жираф.
Председатель клуба. Гайдышев А. Г.
С точки зрения лужи. (Статья Д. А.Миронова)
Владимир Набоков. Защита Лужина.
Прочитав книгу, у читателя невольно рождается закономерный вопрос – от чего так упорно защищался Лужин?
Сюжет романа кажется довольно простым и незамысловатым. Вначале описывается детство ничем не примечательного ребенка, который любил в школе на переменках «сидеть кучей» на дровянике, а не бегать со сверстниками, не сильно начитанный, потрясенный однажды лишь Жюль Верном и Конан Дойлом, любивший забираться в свой внутренний «сумрак». Не испытывая сильной эмоциональной привязанности к родителям: «целовал воздух», обнимаясь с отцом, холоден и безразличен к матери – только к тёте был благодарен за то, что позволила свободно заниматься единственным своим призванием – шахматами. Юный «вундеркинд» снискал раннюю славу на игровом поприще. Но даже его антрепренер – Валентинов – испытывал к нему весьма двусмысленные чувства лишь постольку, поскольку «это был феномен – явление странное, несколько уродливое, но обаятельное, как кривые ноги таксы», через некоторое время откупившийся от него деньгами как от «опостылевшей любовницы». Оставшись наедине с собой наш соотечественник, волей истории лишенный Родины, продолжает нехотя гастролировать по зарубежным городам в поисках чего-то главного. Неожиданно он, как ему кажется, находит искомую привязанность – испытывает некоторые чувства к девушке, которая вскоре станет его женой. Параллельно с этим происходит еще одно событие в его жизни – матч с Турати, на котором он психологически надламливается, не закончив борьбы с противником, превосходящим его по мастерству. Любовь, как повод уклониться от бесконечного творческого роста, защитила его от сильного удара судьбы, однако и заразила болезнью томления: «больше всего его томила невозможность придумать разумную защиту». В нём появилось беспокойное желание «переиграть все ходы жизни от болезни до бала». Долгое время не зная поражений, однажды он увидел иные сферы жизни, которые оказались ему не под силу, с этого моменты он выстраивает новую жизненную стратегию – отступать и защищаться. Но защита пока не выстраивается, и всё время выстраивания защиты – это время его болезни и помешательства. Пытаясь убежать в суету обыденной и бессмысленной жизни, сознание его вскоре расщепляется надвое, толкая к краю пропасти в конце книги.
Для окружающей эмигрантской среды он непонятен вовсе – «но кто он такой? Реакционер? Белогвардеец?». Жена испытывает к нему нечто среднее между жалостью и любопытством, питая себя иллюзиями, что однажды он проснется и станет как все; кроме того, она полагает, что «так делали тургеневские девушки. Чем я хуже?». Пока в России шумит гул революции и гражданской войны, русские вне России сходят с ума, каждый по-своему. Он непонятен никому в этом мире – и более всего – сам себе.
Для самого Набокова, который подарил много автобиографических характеристик своему герою, Лужин представляет интерес как человек, который, возможно, наделен, каким-то редким даром, отличающим его от многих. Тема художника и творца, кочующая из романа в роман, блестяще заявлена в романе «Защита Лужина». Непримечательный человек – как все, и даже несколько проще обыкновенного – вдруг на короткий миг обретает в себе способность чувствовать и претворять в жизнь «физиологическое ощущение гармонии, которое так хорошо знакомо творцам». Словно что-то приоткрылось за темной завесой души: характерный жар бытия пронзил всё нелепое существо, которое называется Лужин. Как будто осенняя слякотная лужа за ночь сковала изморозь, и она вдруг неожиданно для всех стала отражать солнечные лучи и небо, но требуется ещё что-то , чтобы закрепить это состояние.
Оно считывается Лужиным как защита, однако, это неправильный, тупиковый путь в жизни. Временами он нащупывает верный шифр бытия: «домой – вот, значит, где ключ к комбинации», но оглянувшись назад, понимает, что дома – никогда не было. Не в смысле отсутствия реальных воспоминаний детства, этого как раз настолько много как в романе, так и в сознании самого Лужина, что он даже шарахается от них, если вспомнить случай со школьным приятелем на одном званом вечере. Под домой здесь следует понимать ту внутреннюю духовную родину, которая у каждого возможна только в душе, что дает вечное обновление чувств, здравый рассудок, нерастраченную энергию любви, удивление, радость, веру. Каждый человек должен однажды найти в себе такой райский уголок свободы, в котором, как малое дитя, сможет играть в игры с Богом, иначе он рискует провалиться в пропасть небытия.
В какой-то момент Лужин чуть было не ухватился за тоненькую ниточку подлинности, которая вернула бы его самому себе. «Прием состоял в том, чтобы по своей воле совершить какое-нибудь нелепое, но неожиданное действие, которое бы выпадало из общей планомерности жизни и таким образом путало бы дальнейшее сочетание ходов, задуманных противником». Но прорыв в бытие несовместим с защитой, если прыгать – так прыгать в бездну, не раздумывая: здесь нужны решимость и мужество, которым человек набирается всем опытом предыдущей жизни «Ключ найден. Цель атаки ясна. Неумолимым повторением ходов она приводит опять к той же страсти, разрушающей жизненный сон. Опустошение, ужас, безумие». Недостаточно найти ключ, всей своей жизнью надо сформировать ещё и скважину – только тогда схватывается подлинность.
Набоков, нежно подтрунивая над своим героем на протяжении всей книги, в конце подвергает его неоправданно жестокому испытанию безумием. При всей кажущейся сентиментальности, он очень жестокий писатель, редко оставляющий второй шанс своему герою. В мировоззрении Набокова жестока и иллюзорна сама жизнь, которая растаптывает любое сознание, независимо от величины; человек в ней – только бабочка-однодневка.
Крупная персиковая косточка, которую герой выкладывает перед женой вместе с другими вещами – символ нереализованной им жизни. Возможно, в каждом человеке заложен гений, который как эта косточка, однажды прорастет в могучее дерево, оставляющее потомкам сочные плоды и новые косточки для становления вечной жизни. Лужин же не в состоянии принять этот вызов жизни, с её единственной целью – умножение жизни в себе и вокруг себя. Он принимает для себя решение: «единственный выход – выпасть из игры».
Невозможно ответить односложно: жестока ли жизнь только потому, что она представляется игрой; что заставляет каждого из нас мучительно искать в себе таланты, своего даймониона, чтобы иметь возможность их реализовать и какое-то время жить дальше? Одно можно сказать определенно: если мы выбираем не жизнь, не любовь, не развитие – однажды мы обязательно выпадем не из игры, а из окна, оставляя на память о себе только мокрую лужу.
